ты краше весны и пьянее лета...
...в кресле, обхватив себя за колени. На столе громоздилась стопка изрисованной бумаги, которую можно было бы потратить с куда как большей пользой. Она переломила в пальцах остаток карандаша и здраво оценила, что гениальность рисунков стремится к разности четырех и квадрата двух. Можно было отправлять результат трех часов страдания фигней в черный ящик - тот, который принято кормить с совочка.
Несколько десятков листов, белых, примерно настолько же, как и сажа в новолуние, прожили трудную и полную лишений жизнь. Сначала по ним развозили продукт затачивания трудно сочетаемых фиолетового и темно-зеленого карандашей, гордо провозгласив это Фоном с большой буквы. Потом листы покрывались различными силуэтами в зависимости от играющей песни. Надо заметить, что подбор цветов тут был совершенно неважен, и синяя лошадь была меньшим из зол. Все девушки, вне зависимости от количества их на листе, оказывались гипертрофированно худыми, живность - либо подчеркнуто пушистой, либо настолько же подчеркнуто лысой, а представители мужского пола были похожи как две капли воды и являлись, если уж начистоту, одним и тем же человеком, к образу которого `художница` явно неровно дышала.
Но когда она уже собралась было покончить с пустыми попытками сотворить что-нибудь дельное, ее рука вдруг сама нашарила один из рисунков. Что же играло в тот момент? Ах, да, `Маска и Феникс`...
Руки сами машинально набрали название нужной песни.
У танцовщицы, объятой огнем, выросли крылья. Тонкие ноги почти исчезли в поднимающемся пламени. Страх исчез с ее лица - там остались лишь боль и радость танца. А Маска, изогнув рот в кривой усмешке, молча наблюдал за этой метаморфозой...
Смерть хотел забрать ее душу. Но она обманула Смерть и возродилась из пепла - пылающей, пламенной птицей. Живой, как сама жизнь.
Несколько десятков листов, белых, примерно настолько же, как и сажа в новолуние, прожили трудную и полную лишений жизнь. Сначала по ним развозили продукт затачивания трудно сочетаемых фиолетового и темно-зеленого карандашей, гордо провозгласив это Фоном с большой буквы. Потом листы покрывались различными силуэтами в зависимости от играющей песни. Надо заметить, что подбор цветов тут был совершенно неважен, и синяя лошадь была меньшим из зол. Все девушки, вне зависимости от количества их на листе, оказывались гипертрофированно худыми, живность - либо подчеркнуто пушистой, либо настолько же подчеркнуто лысой, а представители мужского пола были похожи как две капли воды и являлись, если уж начистоту, одним и тем же человеком, к образу которого `художница` явно неровно дышала.
Но когда она уже собралась было покончить с пустыми попытками сотворить что-нибудь дельное, ее рука вдруг сама нашарила один из рисунков. Что же играло в тот момент? Ах, да, `Маска и Феникс`...
Руки сами машинально набрали название нужной песни.
У танцовщицы, объятой огнем, выросли крылья. Тонкие ноги почти исчезли в поднимающемся пламени. Страх исчез с ее лица - там остались лишь боль и радость танца. А Маска, изогнув рот в кривой усмешке, молча наблюдал за этой метаморфозой...
Смерть хотел забрать ее душу. Но она обманула Смерть и возродилась из пепла - пылающей, пламенной птицей. Живой, как сама жизнь.